С Айгарсом Нордсом – человеком, который во многом способствовал развитию культуры вина и марафонов в Латвии, автором идеи фестиваля Riga Wine & Champagne, дегустации Burbuļu parāde, учредителем конкурсов Latvijas Gada vīns и Baltic Wine List Awards, а также директором марафона Rimi Rīgas Maratons беседует Юрис Шлейерс.
Я уверен, что читатели Grenazine знают твои мероприятия, но многие, наверное, не знают, кто такой Айгарс Нордс. Например, что ты из Лимбажи, и в твоей биографии есть еще один яркий эпизод — ты играл на саксофоне в легендарной шлягерной группе Apvedceļš!
Возможно, им об этом лучше и не знать (Смеется). Хотя я этого и не скрываю. Это давний, но реальный эпизод. Может, давно забытый, но с приятными воспоминаниями, с привкусом студенческих лет. Мой путь в музыке начинался в Лимбажской музыкальной школе. Я поступил на фортепиано, но меня оттуда выкинули, потому что я был не очень перспективным (Смеется). Обычно всех тех, кого браковали как пианистов, отправляли в духовые инструменты. Так я попал к замечательному преподавателю Агрису Лиепиньшу, который мне поставил саксофон, основы игры на этом инструменте. Я проучился у него пять лет, также мы вместе ездили в Германию музицировать на улицах.
Этого я не знал.
Играли классику, джаз, всякое разное. Германия в то время была для латвийских музыкантов кузницей денег. Там, играя на улицах, за лето можно было заработать столько, что хватало на весь оставшийся год. Я играл там, чтобы поддерживать форму.
Во время учебы мы выступали на свадьбах, балах, студенческих мероприятиях. Шлягерный репертуар мне известен наизусть, он был отработан, заезжен до дыр. А затем была группа Apvedceļš с авторской музыкой Яниса Круминьша.
Когда Apvedceļš стал приобретать популярность, меня, как я шучу, выкинули, потому что я не посещал репетиции.
В то время я вернулся с учебы в США и начал работать. Профессиональную карьеру шлягерного музыканта, если это можно так назвать, с профессиональной работой совместить невозможно. Apvedceļš стала суперпопулярной группой, люди были бы удивлены, узнав, как часто она выступает на деревенских балах и мероприятиях. Я отошел от нее, но рад тому, как развивался Apvedceļš. Хотя ты знаешь, что мне больше нравится джаз, чем шлягеры (Смеется).
Ты иногда еще играешь? Где тебя можно услышать?
Во время пандемии я вновь начал играть. У Гинтса Паберзса (один из ведущих в Балтии саксофонистов, Time After Time, Интарс Бусулис, Latvian Radio Big Band) я наладил свой инструмент Selmer Mark VI 1971 года, настоящий винтаж, иначе бы он застоялся и пропал. Гинтс мне его восстановил, и прошлым летом я вновь начал серьезно играть, упражняться. А если это делать регулярно, то звучание меняется кардинально. Если бы люди до пандемии у меня спросили, играю ли я, я бы сказал — нет, потому что мне было бы стыдно назвать это игрой. Теперь я могу сказать, что да – где-то в том направлении.
На первый Новый год на утреннике в музыкальной школе пришел Дед Мороз и спрашивал нас, мелких пацанов, на чем вы играете, а мы отвечали – мы дудим. Преподаватель сказал: «Ребята, никогда не говорите, что вы дудите, вы — играете!»
Поэтому, как я говорю, если ты не в форме, то ты дудишь, а если упражняешься и достиг определенного уровня, то играешь!
Где тебя можно услышать публично?
Перестань! Это же как медитация, как бег. Я даже своих домочадцев не хочу пугать своими ужасными упражнениями – прихожу в офис и тут играю. Недавно был курьез: в середине дня я стал разучивать свои упражнения, а звучит это громко и страшно.
Звонит управляющий домом и говорит, что подо мной — очень известный адвокат, и он интересуется, кто там так громко дудит.
Я, конечно, надеялся, что все звучит немного лучше, но оказывается, во время пандемии кто-то из адвокатов тоже был в офисе, и я кому-то наступил на мозоль своим «дудением» (Смеется).
Ты ездил играть в Германию, а она, как известно, винная держава. Именно там ты познакомился с вином?
Нет! Вовсе нет. Меня вино в то время вообще не интересовало. Я вообще не понимал, что это такое. Честно говоря, только приехав из Америки, я начал как-то осознанно интересоваться вином. До 21 года, даже после окончания магистратуры, я не употреблял ни вино, ни вообще алкоголь. Вино было очень далеко от меня.
Но свое первое вино ты помнишь?
Я очень хорошо помню свое первое вино. Потому что, по сегодняшним стандартам, оно было ужасным!
То есть, первое знакомство с вином стало для тебя травмой?
Это было во время учебы, сплав на лодках по Амате после выпускного. Этот эпизод я описал в своей книге. Плыли, употребляя разную дрянь, которую в то время можно было купить. И вот один из сокурсников достает бутылку и говорит: «Айгар, это для тебя». Ну, хорошо, попробуем. Стаканов, конечно же, нет. Пил я из горлышка. И знаешь, мне жутко понравилось. Все сразу понятно. Такое сладкое, смачное и отзывчивое! Как говорится, вкусное.
Мы заедали все это головкой голландского сыра, и мне казалось, что вино – это круто.
Помню, как долго изучал бутылку, на которой было написано… «Монастырская изба» (Смеется).
Ага, я хорошо помню эту кислятину. Тебе досталась красная или белая изба?
Разумеется, красная! Но это, конечно, вообще ничто. Это даже не вино, а какое-то алкогольное пойло с признаками вина. Но я его помню очень хорошо, потому что, когда читаешь о великих западных винных критиках — начиная с Хью Джонсона, Стивена Спурье, Дженсис Робинсон и заканчивая Ианом Д’Агатом и Эндрю Джеффордом, то все они помнят этот момент «ага». Что-то из детства, когда дед принес из подвала какой-нибудь Cheval Blanc 1947 года, что-то чрезвычайно красивое и редкое, и они, попробовав его, влюбились в вино. Я не верю в такие истории — до такого вина нужно дорасти. Если бы мне тогда в лодке дали Cheval Blanc 47-го года, я бы вообще не понял сути. До хороших вещей нужно дозреть. А тогда мне казалось, что изба – мой эталон вина (Смеется). Затем я стал покупать вина в Rimi. Начал с Jacobs Creek, затем совиньон-блан.
Думаю, что у многих наших любителей вина похожая карьера – сначала совиньон-блан из Новой Зеландии, чилийское мерло, а классические ценности – бордо, кьянти, мозельское или риоха — приходят уже позже.
И в какой момент ты понял, что ты не будешь дилетантом, что у тебя с вином будут серьезные отношения?
Думаю, что таким серьезным моментом стал марафон в Медоке, в Бордо. Первый серьезный винный тур, который не был винным туром — ведь я приехал бежать марафон!
То есть, бег был раньше вина?
Да, свой первый марафон я пробежал в Чикаго, где учился, и заболел бегом. Мне это нравилось. Через бег я и пришел к вину – после марафона в Медоке. Он был придуман, чтобы привлекать в регион туристов, и эту задачу прекрасно выполняет.
Марафон втягивает бегунов в мир вина и, наоборот, любителей вина – в мир бега.
Для меня это был первый перелом – я приехал в Бордо впервые, и у меня поехала крыша. Если у тебя есть предпосылки к гурманству, то, приехав в Бордо или Бургундию, все твои представления об алкоголе внезапно разрушатся, потому что ты поймешь, насколько больше смысла в вине, и что это не просто алкоголь.
Вино — это история, литература, география, геология, климат, рассказы виноделов и так далее.
Вино — это целая культура. Вскоре после этого марафона, благодаря которому ты вбежал в вино, ты поступил в престижную лондонскую школу вина WSET?
Я был первым из Латвии. Это было в 2007 году, а в 2010 году я ее окончил. И тогда ты предложил мне писать для журнала Klubs.
Мне кажется, что мы познакомились даже раньше. Мы были на бизнес-ланче, и ты вдруг начал говорить о шампанском Krug. Я писал статью о Реми Круге, как оказалось, легенде, и я подумал — что это за парень, который знает Круга? И тогда же я решил, что писать о вине в Klubs должен именно ты.
Я тоже помню этот эпизод (Смеется). Это было время, когда открылись шлюзы. Люди попутешествовали и познакомились с вином, а Пиленсы (Улдис Пиленс и Илзе Пилена) открыли свою первую Vīna studijа на улице Антонияс.
Это был очень серьезный переломный момент для культуры вина в Латвии — оказалось, что вино не обязательно нужно пить в крутом ресторане с большими наценками.
Потому что за вином вообще-то тянется большой багаж лайфстайла, который и проявился в Vīna studijа.
Когда ты решил сделать Burbuļu parāde? И почему сразу элита вин — шампанское? Конкурс на 100 лучших вин появился только потом.
Хороший вопрос, но у меня нет ответа. Я был очень увлечен, и именно с шампанским у меня был момент «ага». Всю жизнь ты живешь с осознанием того, что есть Moët, Veuve Clicquot, кто-то, возможно, знает Pol Roger и Bollinger, но оказывается, это далеко не все. Все это, разумеется, большие винные дома с выдающейся историей, но за гламуром и пузырьками шампанского скрывается очень серьезное вино.
Лично мне именно «крестьянское» шампанское открыло Шампань. В шампанском возможна и интеллектуально-занудная составляющая, помимо всего этого гламура.
Поэтому шампанское меня очень увлекло. Это ведь счастье первопроходца, когда ты открываешь новых «крестьян»-производителей. Случилась та же история, что и с бегом. Я подумал — ну не может быть, чтобы мне одному шампанское было интересно: мне казалось, что свои находки нужно показать всем. В 2012 году состоялся первый мастер-класс с сомелье Питером Лиемом в Bibliotēkа Nr1, затем прошел первый Burbuļu parāde. Я понятия не имел, как это организовать, мы нарвались на ужасные убытки. Но рассказ не об этом — важно, что все состоялось. Мне кажется, во всем балтийском регионе не было такого мероприятия. La Fête du Champagne, который Питер проводит в Нью-Йорке, тоже появился лишь несколько лет спустя. И посмотри, какой у нас теперь ассортимент шампанского. Ух! Думаю, что Рига может этим хвастаться.
Magnums, Vieta — это места, где карты шампанского – настоящий космос!
Да, еще в свое время Modernists Мартиньша Пиленса — там тоже были замечательные напитки. Теперь Barents, Gutenbergs, Riviera, Vincents, у них превосходный подбор шампанского. В свою очередь, бум на «крестьянское» шампанское начался более десяти лет назад с Selosse (винодел Жак Селос, Jacques Selosse). Затем его дело продолжили ученики, представители поколения 40-летних, которые отказались продавать свои виноградники большим домам, решили возиться сами. И в конце концов стали очень интересными представителями Шампани. Хотя я всегда старался избегать утверждений типа «это плохо, а это хорошо».
Хорошее, интересное шампанское есть и у больших домов, у и мелких фермеров.
У тебя самого, наверное, фантастическая коллекция?
Я никогда не был плюшкиным, который все собирает и собирает, я больше пьяница (Смеется). У меня отложены напитки с каких-то дат, например, когда родились дочери или случилось что-то особенное, но это не та культура коллекционирования, которую я вижу, приехав, например, к своему уже другу, винному критику Майклу Шустеру, который в Латвии в хорошем смысле стал чем-то вроде мебели, год из года участвуя в жюри конкурсов на лучшее вино. То, как коллекционируют вина британцы, – это что-то невероятное. Это вина из разных замков, домов, они коробками закупают местные вина, это потрясающие подвалы, при этом речь идет вовсе не о миллионерах или очень богатых людях, это просто культура коллекционирования.
У Майкла регулярно случается ситуация, когда он вытаскивает из подвала бутылку и говорит – это я поставил в подвал 40 лет назад. Вот это коллекционирование!
Но я до этого еще не дорос. Это будет следующая стадия. Впрочем, возможно, это уходящий поезд, старый мир, традиция, которая характерна только для британцев, как и херес, портвейн, мадера – динозавры в мире вина, которые потихоньку вымирают, хотя и не хотелось бы так говорить. Херес и портвейн — очень интересные напитки, они очень популярны в узких кругах, так сказать, напитки на любителя. Есть и еще целый ряд вин, против которых у людей есть предубеждения, например, токайское, хотя я пытаюсь их переубедить — ну, попробуйте же!
Токайское — это дешевый сотерн.
Возможно, его можно попытаться так продавать, но люди не любят сладкое вино, морщатся от него. В Сотерне вам подадут напиток с утиной печенью, а сами виноделы порекомендуют пить благородное десертное вино с чипсами или куриным жарким. Это все отличные попытки сделать сотерн актуальным, не только вином на десерт.
Это дорогое вино, и ясно, что со стандартной бутылкой красного или белого вина два человека за ужином могут спокойно справиться, а вот с бутылкой сотерна – вряд ли. Здесь нужна компания.
К тому же, если подавать его к десерту, то бедный сотерн, как и кофе, который хозяин предлагает в завершение вечера, становится ясным сигналом, что вечеринка закончена.
Хотя латыши готовы на все – даже шампанское и красное вино после сотерна открыть (Смеется).
Однако винная культура гласит: если ты добрался до сотерна, токайского или портвейна, то это завершение вечера.
Август для тебя богат на события — это не только Burbuļu parāde и Rimi Rīgas maratons, но и выход твоей первой книги «Вино и Нордс. Искусство пить красиво».
Если бы ты в свое время не пригласил меня писать о вине, кто знает, как бы все сложилось – возможно, я бы никогда ее не написал. С другой стороны, чисто практически, если бы не было этих 10 лет колонки в Klubs, которые послужили вдохновением для книги, то с нуля мне такую книгу было бы чрезвычайно трудно написать. Хотя бы потому, что у меня тысячи других обязанностей, нужно организовывать марафон. Тем не менее, в какой-то момент мне показалось, что материала так много, и почему бы его не обработать, не придать ему современный акцент и не издать в виде красивой книги – why not.
Книга рассказывает о моих путешествиях по винодельческим регионам, общении с виноделами, наблюдениях, впечатлениях, выводах. Частично книга была начата в моих самых любимых регионах. Как я говорю, моя жена — это Франция, традиционные регионы которой — Бордо, Бургундия, Шампань — рассмотрены более подробно. А затем идет моя любовница — Италия. Еще в книге собраны элементы азбуки винной культуры – например, как правильно подать себя и произвести впечатление знатока вина, как говорить о вине, особенно если мы говорим на латышском, так как на английском языке книг предостаточно. Я пытался рассказать о более современном способе думать и говорить о вине по-латышски, поэтому впервые олатышены названия деревень, вин, винограда. Но моя книга не претендует на звание энциклопедической работы — я просто даю направление тем, кто начинает изучать вина. Это отражение моих путешествий, любимых регионов и культуры вина. Я не стесняюсь посмотреть на все это со стороны и поиронизировать над собой.
Зная тебя, я уверен, что в книге ты уделял внимание не только тексту, но и дизайну.
Должен сказать огромное спасибо дизайнеру Мадаре Криевине и художнице Майе Куршевой — их дизайн и иллюстрации сделали книгу особенно вкусной.
Она намеренно сделана довольно игривой, так как в мире вин достаточно много высокомерия и снобизма, взгляда сверху.
Я пытался придать книге легкость, насколько это возможно, рассказывая о продукте, который стар, как мир (Смеется).
Те, кто тебя не читали, открыв книгу, будут приятно удивлены, потому что ты очень вкусно пишешь, если можно так выразиться.
Как красиво говорить о вине — это одна из вещей, которые я пытаюсь показать в книге. Как избавиться от примитивных выражений, например, главное слово-паразит среди нас, знатоков вина, это слово «вкусно».
Как тебе вино? Ну, вкусное. Это все равно что сказать о бриллиантах, что они красивые.
А ведь есть так много различных терминов и слов, чтобы описать вино и еду, избегая банального «вкусно». Вино может быть богатым, жестким, суховатым, полнотелым, хрустящим и т.д. Язык является частью винной культуры, который нужно осваивать.
Айгарс, спасибо за полнотелый разговор.
Мне кажется, он будет иметь хорошее послевкусие (Смеется).
