Элмарс Сеньковс – режиссер, лауреат нескольких номинаций латвийской театральной премии «Spēlmaņu nakts» и обладатель премии за выдающиеся достижения ко Дню театра, профессор Латвийской академии культуры, бывший художественный руководитель Национального театра. Профессионал, для которого свобода важнее всего остального.
Элмарс, ты добился первых успехов в неприлично юном возрасте – уже в 25 лет поставил первые спектакли и сразу был замечен и оценен как зрителями, так и профессионалами. Но как ты вообще пришел к тому, что режиссура – это твой путь?
Этому нет рационального объяснения – в моей семье не было представителей творческих профессий. Моя родня из Латгалии, из поколения в поколение люди нашей семьи занимались сельским хозяйством. Мои родители — тоже представители простых профессий: отец — сварщик, мама работала в торговле. Незадолго до моего рождения они переехали в Ригу, мама время от времени ходила в театр и брала меня с собой, но я не могу сказать, что она была его большой поклонницей.
Мой интерес к театру возник позже – в школьные годы, когда я вел мероприятия, участвовал в конкурсах чтецов и посещал театральный кружок. Последний особенно меня завораживал, потому что давал возможность самовыражения без каких-либо ограничений. Если в хоре нужно было попадать в ноты, а в танцах – в шаг, то в театральном кружке царила абсолютная свобода. Это была моя зона безопасности — педагог не прививал нам комплексы, указывая, что мы что-то делаем неправильно. В школьном театре я проводил почти все свое свободное время.
На более глубоком уровне театральный кружок помог мне преодолеть еще один комплекс: я вырос с ощущением, что родители смотрят на меня как на беспомощного мальчика. Я был очень худым и хрупким, поэтому мне не доверяли, например, серьезные сельскохозяйственные работы. А в кружке я сам мог направлять различные процессы и брать на себя ответственность за них. Второй аспект – летние каникулы я проводил в деревне, и как у единственного ребенка в семье, у меня не было компании сверстников. Часто было нечем заняться, поэтому я погружался в свое воображение. Это пригодилось мне позднее, поскольку в режиссуре ты часто остаешься со своим воображением один на один.
Ты сказал, что был хрупким мальчиком. Тем не менее, уже тогда у тебя внутренняя сила. Ты рассказывал, что подвергался физическому насилию со стороны учителей. Но им не удалось сломить тебя.
Тогда это было нормой – получить пощёчину от педагога. Помню, что в такие моменты я ощущал невероятную несправедливость, потому что был довольно «правильным» ребенком, и мне казалось, что если уж и кого ругать, то не меня. Однако я благодарен за этот опыт. Среда была суровой, и мне нужно было научиться выживать. Я быстро научился общаться с разными людьми, находил контакт с каждым. И у меня получилось не стать тем, кому сверстники причиняют боль: я научился дипломатично решать такие вопросы.
Зная, что ты когда-то учился на педагогическом факультете и работал в школе, я подумала, что этот выбор возник из желания стать педагогом, отличающимся от твоих учителей…
Нет-нет! Я попал на педагогический факультет только потому, что больше меня никуда не приняли. Так же, как и многие мои сверстники, после окончания школы я хотел стать юристом или изучать социологию, но в этих областях был ненормально большой конкурс. Получить бюджетное место было нереально, а средств на платное обучение у меня не было. На педагогический же факультет поступить было относительно легко, и там я получил свое первое высшее образование. Кстати, оно мне пригодилось и в режиссуре.
Ты несколько лет проработал в школе…
Это ещё одна удивительная вещь в моей жизни, хотя скажу честно: сначала я этой работе не обрадовался. Для 18-летнего парня работать в школе и присматривать за детьми — не то, чем можно похвастаться в кругу друзей. Мои сверстники начали работать в банках, и даже если они просто были сотрудниками отделов обслуживания клиентов, это казалось гораздо более престижным. Я же, наряду с учёбой, присматривал за детьми в продлёнке — о таком 18-летние парни не мечтают. Особенно, когда ты работаешь в частной школе и тебя постоянно сопровождают недовольные взгляды родителей — как это так, дети шалят, испачкались… Я чувствовал и недоверие к себе, родителям было бы понятнее, если бы за детьми присматривал взрослый человек, а не какой-то юноша.
Ситуация изменилась, когда я создал в школе театральный кружок, а в нем — атмосферу, которую сам когда-то любил. Ту, в которой дети могли чувствовать себя свободно, не боясь ошибаться. За семь лет школьный театр так сильно разросся, что я не мог принять всех, кто хотел в нём играть. Сегодня многие из моих учеников стали выдающимися артистами, да и сам я, работая в школе, значительно вырос. Именно там я понял, что хочу заниматься режиссурой профессионально, поэтому поступил в Латвийскую академию культуры. Помню, как спустя годы ко мне подошёл режиссёр Эдмундс Фрейбергс и сказал: «Кто бы мог подумать, что этот блондинистый юноша когда-то станет режиссёром!» Эти слова навсегда остались в моей памяти и дали мне как педагогу понять, что не стоит делать какие-то выводы, пока ты не дал студенту возможность проявить себя. Я не настолько высокомерен, чтобы сразу оценивать, кто станет, а кто не станет хорошим актёром. Потому что мы никогда не знаем, какие качества могут раскрыться в молодом человеке в процессе работы. Часто именно те, кто изначально были незаметными и просто тихо работали, потом завоёвывают яркое место под солнцем.
Мне повезло в том, что у меня были возможности реализовать себя. Сначала я ставил спектакли в Dirty Deal Teatro, что было хорошим стартом для молодого режиссера, а уже совсем скоро — и в Национальном театре. Тогдашний директор театра Оярс Рубенис давал нам, молодым режиссёрам, возможность создавать спектакли, даже если с первого или второго раза они не удавались.
Каково было молодому режиссеру работать с выдающимися мастерами сцены старшего поколения?
Прекрасно! Я был молодым, а значит — бесстрашным, а актёры старшего поколения — на самом деле самые открытые. Сложнее было с артистами средней возрастной группы, у них больше опасений. Мастерам сцены не страшно ошибиться, наоборот — они сыграли так много великолепных ролей, что всегда готовы попробовать что-то нестандартное, новое и интересное. Молодёжь тоже обладает смелостью, потому что хочет показать себя и готова к экспериментам. А вот артисту среднего возраста сложнее — он уже пережил не только успех, но и разочарования, и не хочет их повторять. Это я знаю и по своему опыту. В возрасте около сорока мы уже многое можем предвидеть, но это не всегда помогает. Мы начинаем себя контролировать, цензурировать: поймут ли меня окружающие, оправдает ли себя смелость? Может, всё-таки лучше идти привычными путями? Но… На привычном пути в творчестве не создашь нового, и в этом смысле страх вреден. Ещё одной трудностью среднего возраста являются большие ожидания — ты хочешь превзойти самого себя в том, что делал до сих пор.
Мне всегда казалось, что страх — это не про тебя…
В моем случае желание осуществить какую-то идею оказывается сильнее страха. Когда я чувствую, что хочу поставить конкретный материал, мне кажется, другого варианта, кроме как просто сделать это, нет. Например, в следующем сезоне в Валмиерском драматическом театре я буду ставить «Дни портных в Силмачах». Представь, какой слой истории уже наложен на эту пьесу! Я понимаю, что окажусь на пороховой бочке. Но… я буду ставить эту пьесу так, как я ее понимаю. И не буду использовать уже известную музыку, которую все ждут. На эстраде полно подобных проектов, но моя задача — поставить эту пьесу так, как я ее чувствую, потому что считаю, что Рудольфса Блауманиса не нужно загонять в какие-то рамки. Я не хочу создавать нечто подобное тому, что люди уже видели. Я нескромен и не стесняюсь этого — хочу, чтобы мой спектакль стал событием. Да, я могу ошибаться, но театр не должен быть спокойно размеренным, и я уверен, что смелость всегда побеждает. Это доказывает и успех анимационного фильма «Поток». Мы не должны сами себя загонять в яму, думая, что мы ничто. К сожалению, это чувство все еще сопровождает многих и заставляет выбирать как бы более безопасные, но не творческие пути.
Как ты думаешь, откуда это чувство неполноценности?
Предполагаю, что это наследие советских времен. На фоне репрессий со стороны СССР мы чувствовали себя маленькой провинцией, и так же мы продолжаем чувствовать себя, даже попав в Европейский Союз. Тем не менее, мой девиз: работающего создает работа. Это я говорю и студентам: нужно работать и не опускать руки, даже если не удается сразу достичь намеченного. В нашей профессии это решающий фактор: делать свою работу, быть терпеливыми и верить, что твой шанс тебя найдет. Гинтс Зилбалодис тоже долго ждал признания. Три года он создавал «Поток», и, скорее всего, сам не надеялся на такой большой успех. Иногда даже не нужно верить в себя, а просто следовать призванию.
Тем не менее, придерживаться своей линии в искусстве совсем не легко. Часто чем более новаторской является работа, тем больше непонимания со стороны зрителей…
Создавая спектакль, я не лумаю о том, поймут ли меня – в процессе работы нельзя останавливаться или бояться. Но… Я тоже прошел через определенные круги ада, оказываясь непонятым как коллегами, так и зрителями.
Можешь привести пример?
В Национальном театре я ставил экспериментальные постановки «Красная Шапочка и волк» и «Трина». После просмотра второй многие зрители, уходя, громко хлопали дверью, таким образом демонстрируя, что им не понравился спектакль. Оказалось, у латышей тоже есть темперамент! Во время работы над постановкой были и острые конфликты с актёрами — возможно, тогда я еще не был достаточно силен в коммуникации.
Однако оглядываясь на прошлое, я ничем не жалею. Для Национального театра я был довольно провокационным режиссёром, но я говорю это с гордостью. Потому что искусству нелья быть пустым. Театр — это не фейерверк, а процесс мышления и поиска ответов.
Тем не менее, за свою правду иногда приходится платить дорого – ты больше не являешься художественным руководителем Национального театра…
Для меня нет ничего более ценного, чем свобода. И я свободен.
Директор театра и его художественный руководитель должны работать в тандеме. Если видение не совпадает, я ухожу. Меня не интересует должность сама по себе, а только то, что я могу сделать, занимая ее. Люди моего поколения не стремятся к должностям и медалям ради них самих.
Что сейчас в фокусе твоего внимания?
Я по-прежнему работаю в Латвийской академии культуры — мои студенты готовят семь дипломных спектаклей. Мы работаем в новом здании академии на улице Миера. Я вижу, что здесь может вырасти Театр Академии культуры, который продолжит традиции когда-то существовавшего Молодежного театра.
Сейчас я ставлю в Клайпедском театре спектакль «Календарь меня зовет», затем будет проект с эстонцами, а в апреле в Лиепайском театре состоится премьера постановки «Baltijas teļš». Так что работаю очень интенсивно.
Что для тебя ценно вне работы?
Я благодарен за то, что, по крайней мере, на данный момент мы в безопасности, на нашей территории нет войны — это на самом деле единственное, что меня пугает. Поэтому время от времени я напоминаю себе, что нам не на что жаловаться. Одно то, что мы можем спокойно поужинать с семьей вечером и на следующий день отправиться на работу, уже прекрасно. В этом плане нам повезло.
Ты любишь сажать цветы…
Мне очень нравится копаться в земле — это ностальгические воспоминания о моем детстве в деревне. В садоводстве я наслаждаюсь конечным результатом. Это похоже на спектакль — ты ставишь идею и только потом видишь ее реальные очертания, хотя в отличие от сада, театр — эфемерная вещь. Видимо, поэтому мне нужно что-то противоположное, какое-то занятие, которое помогает «заземлиться».
Что тебе нужно, когда ты приходишь домой, чтобы чувствовать себя хорошо?
Тепло — эмоциональное и физическое.
У тебя есть жена и дочь. Что помогает поддерживать эмоциональное тепло в вашей семье, ведь, работая так интенсивно, ты проводишь много времени вне дома?
Абсолютное взаимное доверие. И работа над отношениями — с женой (преподаватель йоги Элина Сенькова — прим. авт.) мы вместе уже очень долго, с 18 лет. Да, до свадьбы у нас бывало всякое, как это и бывает у молодых людей, но сейчас… Я не готов испортить то, что строилось годами. Мы знаем друг друга половину своих жизней, приняли минусы друг друга и были готовы работать над своими. Жена по-прежнему моя самая большая опора, я был бы совершенно другим человеком, если бы мы не были вместе. Скорее всего, где-то на пути все бы треснуло… Семья — то, ради чего ты собираешься.
Отношениям определенно помогает и то, что мы с Элиной каждый в своей сфере реализовались. Мы оба лидеры, но что интересно — мне нравится, когда в доме решения принимает другой. Когда ты устал от работы, гораздо легче, когда кто-то говорит тебе, что делать, и хотя бы в бытовых вопросах не нужно принимать решения. Однако то, как будем жить дальше, какие общие и индивидуальные мечты реализуем, мы решаем вместе. Например, сейчас мы думаем о том, чтобы купить красивый летний дом, поскольку регулярно ездить в сельскую Латгалию сложновато.
Что вы еще любите делать в свободное время?
Ездим на природу, путешествуем. Нам нравится бывать в крупных городах мира, где есть активная культурная жизнь. В ближайшее время планируем поехать в Берлин, насладиться визуальным и театральным искусством.
Получается, без театра не обойтись и в свободное время. У тебя есть какое-то пожелание самому себе? Что бы ты хотел бы пережить в будущем?
Я уверен, что самые большие вызовы еще впереди. Я обязательно буду художественным руководителем одного из театров, в этом у меня нет сомнений.
Хочу продолжать работать за пределами Латвии и наконец заняться оперным искусством. Мне уже поступали предложения, но не хватало времени. И еще я жду момента, когда в латвийских театрах произойдут прекрасные перемены — последние пять лет культура находилась в как бы спящем режиме, но я вижу, что новое поколение готово нас удивить очень интересными работами. Я чувствую в своих студентах большой потенциал, зреет что-то действительно очень хорошее.
