Валдис Мелдерис, один из модераторов утренней программы на “Radio Skonto”, ведущий различных мероприятий, человек с дипломом учителя психологии и ассистента школьного психолога, ходит по студии босиком. Он объясняет, что делает это потому, что в жизни очень важны неопосредованные ощущения. Мы поговорили с Валдисом о том, что найти свое дело в жизни можно только в том случае, если человек достаточно безрассуден, а также о том, почему самым рискованным подарком женщине является кольцо.
В интернете можно найти небольшое интервью, которое шесть лет назад сделали четыре студента Рижского университета имени Страдыня. В нем ты признаешься, что истории из жизни людей заменяют тебе книги. Интервью совсем небольшое, возможно, ты его даже не помнишь?
Помню, очень хорошо помню.
Там есть фрагмент о людях, которые рвутся на сцену или к микрофону. И ты говоришь, что это делают те, у кого есть дыра в душе. Мне кажется, что у всех людей есть дыры в душе, правда, не все это осознают…
Я бы сказал, что это благословение – если можешь найти в жизни правильный инструмент, чтобы эту дыру залатать. Потому что время от времени встречаю людей, которым ужасно хочется поговорить, ну просто ужасно.
Но на самом деле им нечего сказать.
Это один момент, если им нечего сказать. Другой момент – они не нашли, где и как залатать дыру в душе. Им нужно внимание, ощущение, что с ними все в порядке. Часто про человека говорят, что он самовлюбленный или нарцисс, хотя на самом деле им просто движет стремление почувствовать, что с ним все «окей», и он отчаянно пытается получить подтверждение того, что в этом мире от него есть какая-то польза, что он имеет право жить.
Разве это не потому, что большинство людей делают то, чего не хотят, всю жизнь пытаются забыть, что должны делать что-то другое? И так проматывают всю жизнь…
Знаешь, я очень хорошо помню одну поездку с товарищем по изучению психологии Улдисом Павулсом в начале девяностых. Мы ехали автостопом в Норвегию. У нас были билеты на паром до Стокгольма и 42 шведские кроны.
В то время это было примерно четыре лата.
На эти деньги в Швеции можно было купить одно или два мороженых. До Осло нужно было добраться автостопом, а оттуда нас должны были забрать на оплачиваемую конференцию студентов-психологов в Бергене. Если бы мы не успели доехать автостопом до Осло за сутки, то раньше, чем через неделю, мы бы не смогли вернуться из Стокгольма. Мы не умели «стопить», не знали, что нужно поднимать большой палец, просто махали руками. У меня была гитара, я думал, если что, сыграю одну из трех песен, которые знаю. Нужно было быть достаточно глупыми, чтобы на такое решиться. Все закончилось тем, что к вечеру мы добрались только до границы Норвегии.
Было одиннадцать, уже темно, мы спросили у местной хозяйки трактира, можно ли переночевать в сарае. Она сказала, что нельзя. Тогда Улдис заговорил с единственным посетителем трактира – это был инженер завода Volvo, который ехал в Осло. Он подвез нас и еще нескольких таких же студентов до столицы Норвегии. Этот случай я всегда помню, потому что понимаю: сейчас, будучи взрослым, в здравом уме, я бы на такое не решился.
На мой взгляд, иногда людям нужно быть достаточно глупыми, достаточно недальновидными и достаточно безрассудными. Я о том, что обычно говорят про успешных предпринимателей. Что они не самые умные, не взвешивают все несчастья, которые могут с ними произойти, они просто прут вперед. И, если не получается, винят не себя, а кого-то другого, и прут дальше – во второй, пятый раз.
Ты можешь найти свое дело в жизни, только если в достаточной мере безрассуден. Этого я искренне желаю каждому.
У меня были мероприятия, которые я соглашался вести, но когда ехал на них, думал: «Боже, зачем я согласился?» А в итоге именно самые безумные проекты оказывались лучшими.
Какие, например?
Те, в которых у меня не было никакого опыта, и именно поэтому я за них брался. Вел мероприятие для трактористов, хотя никогда в жизни на тракторе не ездил. Вел мероприятие в Дубае, где все должно было быть согласовано заранее, где я даже стол не имел права переставить из одной комнаты в другую без предварительного согласования. Вел проект в банке, уйдя на четыре месяца с работы на радио. Работал с девяти до пяти и понял, что никогда в жизни больше не захочу так жить.
У меня был замечательный опыт в советские времена, когда я работал на обувной фабрике «Ērglis», шил тапочки. Во времена учебы, когда все ехали работать в колхоз, а я не мог, потому что мне нужно было тренироваться, я подрабатывал на мебельной фабрике, нарезая ватин. Очень важно попробовать все эти вещи, чтобы понять, чего ты в жизни не хочешь. Как бы велико ни было удовлетворение от таких занятий – ведь ты делаешь что-то реальное. Знаешь эти satisfying-видео?
Да, видео, где разгружают баржи с камнями, давят прыщи, помогают хамелеону избавиться от старой кожи пинцетом…
Шитье тапочек было абсолютным satisfying-видео. Красивый кружевной край, аккуратно пришитый по всем изгибам и нужной длины, вклеенная в обувь капроновая лента — чтобы не растягивался мысок. Все это приносило огромное удовлетворение, но было ужасно скучным. Я был рад, что мне не нужно было приклеивать к тапочкам помпоны, как одному парню, сидевшему с ведром клея между ног. Он макал в него помпоны и приклеивал их к тапочкам, которые проходили по конвейеру. Для этого требовались чрезвычайно изощренные навыки: взять нужное количество клея, ни больше, ни меньше, и приклеить помпон в место на тапочке, которое для него отведено. Ни левее и ни правее.
Есть такой документальный фильм «Госпожа яиц», рассказывающий о женщине, проработавшей 20 лет на хлебозаводе и каждый день разбивавшей 40 000 яиц. Такие, казалось бы, скучные занятия часто позволяют пережить почти просветление, момент дзена.
Мне кажется, это то же самое, что побуждает нас делать мелкие повседневные дела. Необходимые, но абсолютно бессмысленные. Например, забрать одежду из химчистки, заменить просроченный огнетушитель. Это вещи, которые вообще не добавляют жизни ценности, но если ты в день делаешь три-четыре таких дела, у тебя создается ощущение, что ты жил, что жизнь происходила. Иногда в такие моменты я думаю: насколько вся эта суета чертовски бессмысленна!
Я заметил, что если человек хочет, чтобы его интервьюировали, но ему нечего сказать, то это особенно ярко проявляется примерно через 40 минут.
Получается, что школьные сорокаминутные уроки – это очень правильный расчёт. Хотя я вообще не понимаю, как дети могут просидеть в школе по восемь часов подряд. Ведя семинары, я придерживаюсь очень простого правила: лекция не должна длиться дольше 15 минут. Поэтому занятия организованы так, чтобы каждые 15–20 минут что-то менялось. Мне кажется, что критическая точка – 15 минут, особенно если учитывать, как долго мы способны концентрироваться. Сегодня люди не смотрят видео длиннее одной-четырёх минут. Пять минут – это уже много.
Один из самых страшных моментов в журналистике – когда ты разговариваешь с человеком и вдруг осознаёшь, что он скоро закончит говорить, а у тебя больше нет вопросов.
Самые замечательные беседы случаются на бегу – на углу улицы, в столовой, когда ты не готовился к разговору, когда у тебя нет цели говорить. И тогда важно с самого начала задать единственно правильный вопрос: «Как у тебя дела?» Потому что в тот момент, когда ты задаёшь первый вопрос, ты направляешь разговор в определённое русло. На вопрос «Как у тебя дела?» можно ответить, просто исходя из своих ощущений, или рассказать о том, что тебе действительно важно в данный момент. Этому я научился у Улдиса Павулса, когда началась пандемия.
Тогда вдруг всё закончилось в одночасье: рекламный рынок на радио рухнул, мероприятия запретили. Была надежда, что это на пару месяцев, а потом оказалось – на пару лет. Ты не знаешь, что делать, и тут тебе звонит друг и снова спрашивает: «Как у тебя дела?» И ты рассказываешь, как у тебя дела, говоришь о том, что для тебя действительно важно, что тебя беспокоит. А в конце спрашиваешь: «Ладно, а ты чего хотел?» — «Ничего. Просто хотел спросить, как у тебя дела». За этот вопрос я всегда был благодарен Улдису – за то, что он всегда звонит и спрашивает, как у меня дела. Это самое мощное, что ты можешь сделать для человека, чтобы дать понять, что ты его любишь.
Но многие лгут и не осмеливаются говорить честно. Потому что сегодня мы одержимы успехом, от всех ждут побед, жаловаться нельзя…
Если твой друг в ответ на вопрос «Как у тебя дела?» каждый раз начинает жаловаться, значит, ты для него друг, а он для тебя – нет. Ты для него помойка, куда он снова и снова сбрасывает весь свой мусор. От таких «друзей» нужно держаться подальше. Говорят, что часть мозга, отвечающая за нытьё, со временем увеличивается, и такие люди становятся всё искуснее в жалобах. Если ты даёшь им такую возможность, это превращается в созависимость – как будто ты даёшь алкоголику возможность снова выпить просто потому, что жалеешь его.
Есть такая поговорка: «Друг познаётся в беде». Но, на мой взгляд, её нужно изменить: друга познаёшь, когда у тебя всё очень хорошо. Зависть – чертовски распространённое чувство.
Это один из коньков психолога Джордана Питерсона. Как распознать друга? Друг – это не только тот, кто печалится с тобой, но и тот, кто радуется за тебя. Если у тебя всё хорошо, кому ты первым захочешь об этом рассказать, зная, что он не сочтёт это хвастовством, а искренне порадуется за тебя? Это очень хороший критерий того, кто тебе действительно друг. Следующий шаг — по его реакции понять, стоило ли вообще рассказывать.
Знания о людях, полученные во время изучения психологии, – это своего рода бремя, потому что ты постоянно замечаешь в людях какие-то недостатки. Так ли это?
И у меня был такой стереотип, когда я начал изучать психологию. Я надеялся, что новые знания позволят мне манипулировать людьми, видеть их насквозь и тому подобное. А потом был момент, когда мой преподаватель по психологии в гневе дал пощёчину ребёнку, потому что тот ударил девочку. Для меня это был своего рода дзен-момент, момент просветления. Иногда погоня за знаниями продиктована отчаянием. Ты бродишь по жизни как дурак, не чувствуя людей, не понимая себя. Мне очень понравилось сравнение, которое я услышал от одной женщины: «До 30 лет мы как в тёмной комнате, где пытаемся двигаться, постоянно натыкаясь на мебель. Ты чувствуешь себя слепым, и только после 30 в комнате начинает появляться свет».
Поэтому мои 53 года – мой любимый возраст. Я понимаю, чего хочу, как этого достичь, что нужно делать, и у меня достаточно смелости, бесстыдства и пофигизма, чтобы все осуществить.
Когда я начал изучать психологию, понял, что многие люди ищут знания или какую-то типологию от отчаяния. Они не чувствуют людей и надеются, что знаки Зодиака, соционика или психология помогут разложить людей по полочкам.
В банке у нас был курс «Коммуникация с разными типами клиентов». С профессором Шкушковником мы решили назвать его просто «Коммуникация с разными людьми», потому что типология – это, по сути, признание твоего бессилия. Ты хочешь, чтобы в общении всё было просто, но оно никогда не бывает простым. Личность человека складывается из десятков разных факторов.
Тем не менее, люди продолжают пытаться классифицировать психотипы, и это, похоже, бесконечный процесс.
Это отчаянная попытка разложить всё по полочкам, потому что мы не справляемся с отношениями и хотим, чтобы всё было просто. Почему не стоит с этим бороться? В каком-то смысле это действительно единственный способ увидеть свет в той самой комнате.
Извини за банальный вопрос, но – как мужчина, ты переживал кризис среднего возраста?
Вопрос абсолютно не банальный, у меня есть видео, на котором мне немного за 40, я еду на мотоцикле вдоль эстонской границы, ужасно потею, голодаю, мчусь куда-то в неизвестность, комары кусают… И вдруг приходит вывод: кризис среднего возраста – это лучшее, что случалось со мной в жизни. Потому что именно ощущение, что у тебя осталось не так уж много времени, придаёт жизни настоящий вкус. Ты понимаешь, что самый важный, фактически единственный критерий твоих действий – то, что ты будешь думать об этом на смертном одре. Насколько глупыми тебе покажутся оправдания, моральные нормы, бессмысленные попытки угодить другим – насколько всё это будет нелепо, если смотреть глазами умирающего человека. Во время кризиса среднего возраста в принятии решений работают совершенно другие критерии, направленные внутрь, на то, что важно для тебя, а не на то, что от тебя ожидают другие, или что считается правильным.
Есть такая книга «5 вещей, о которых люди жалеют перед смертью», написанная женщиной, которая занималась паллиативной помощью и фиксировала признания умирающих людей.
Я слышал об этой книге, но сам её не читал.
Главное, о чём люди жалеют, – что слишком мало времени уделяли близким, слишком много работали, не занимались собой. И в итоге понимают, что, к сожалению, второго шанса не будет.
Именно по этой причине люди придумали реинкарнацию, рай, поэтому они постоянно создают всевозможные концепции, дающие им надежду, что их запоротая жизнь – не последняя возможность.
Очень жёстко сказано.
Осознаём ли мы, что абсолютно одиноки в этой огромной Вселенной? Может быть, нам просто повезло, что в нашу планету не врезалось какое-то огромное небесное тело, и только поэтому мы до сих пор существуем? Причем с огромной гордостью за всё, чего достигли, что выглядит смешно.
Всё, что мы сделали на Земле, все войны – это наша личная ответственность. И, к сожалению, нет ни Бога, ни дьявола, которых мы имели бы право винить. Это ужасное осознание. Люди не могут с этим смириться, и я их понимаю, потому что если вдруг тебе говорят, что всё, что происходит в этом мире, – твоя личная ответственность, то остаётся только застрелиться. И тогда ты хочешь надеяться, что есть Бог или дьявол, которые за это отвечают, или какие-то законы космоса.
Вспомни одно из своих самых сложных интервью. Например, когда кто-то все время говорит, и в его монолог трудно вставить хотя бы один вопрос.
Мне нравится совет парням на первом свидании – они часто так волнуются, что говорят, говорят и говорят без остановки. Поэтому совет такой: отвечай на вопросы, а потом просто слушай. Потому что, когда ты говоришь без остановки и рассказываешь всё о себе, ты лишаешь другого человека возможности наделить тебя теми качествами, которые ему хотелось бы в тебе видеть.
У меня был такой облом несколько лет назад, когда я ехал в сопровождении ралли «Даккар» в одной машине с двумя другими мужчинами. Моя огромная ошибка заключалась в том, что в первые же дни я рассказал о себе абсолютно всё, и следующие три недели они подшучивали надо мной, потому что знали все мои слабые и сильные стороны, запаслись целым набором цитат, чтобы меня подкалывать.
Фактически это была огромная неуверенность, которую я пытался скрыть за разговорами. Каждый раз, когда на меня нападает такая «неуверенность в разговоре», я напоминаю себе, что на самом деле обкрадываю себя, — ведь когда говоришь, ты просто повторяешь то, что уже знаешь, а выигрывают все остальные. Ты становишься лузером, когда говоришь. Выигрывает тот, кто задаёт вопрос. Конечно, если тебе за разговоры платят, то всё по-другому (Смеётся).
Недавно читал Карла Густава Юнга, он часто говорит о бессознательном, о тёмной стороне человека, которая проявляется в разные моменты…
Юнг в одном из интервью сказал, что нам не стоит беспокоиться о внешних факторах – самая большая опасность исходит от человеческой природы. Американский стендап-комик Джордж Карлин говорил, что он любит каждого человека по отдельности, но когда они собираются в толпу и включается инстинкт стада, он с сожалением наблюдает, как люди начинают заниматься самоуничтожением. Как только люди собираются вместе, начинается какая-то дичь, и этому есть объяснение. В группе индивидуальность, естественное стремление быть человеком теряет значение.
Когда я веду семинар и хочу найти лучшее решение, стараюсь не сразу спрашивать группу, а сначала дать каждому две-три минуты, чтобы записать своё предложение, и только потом обсуждать. В противном случае два-три самых активных участника, которые лучше всех научились говорить (потому что делать не умеют), возьмут верх.
Иногда мы задаёмся вопросом, как конкретный человек стал начальником. Он просто великолепно сумел «доразгoвариваться» до этой позиции – потому что это его инструмент. Как я уже сказал в начале – нормальный человек не оказывается у микрофона или на сцене. Там оказываются только те, у кого дыры в душе. Ведь остроумие, быстрый ум, умение говорить всегда были инструментами защиты.
Если ты был толстым парнем или парнем с кривыми зубами, с детства твои единственные инструменты – это быстрый ум и острый язык. Ты моментально считываешь окружающую среду и людей, потому что когда папаша приходил домой пьяным, ты хотел понять – грозит ли тебе сегодня опасность или он достаточно уставший, чтобы просто лечь спать.
Этому невозможно научиться. Ты не можешь стать профессиональным артистом, если с детства не пытался выживать в таких, я бы сказал, опасных условиях. У тебя никогда не будет другой настолько сильной мотивации.
Могу я спросить, что заставило тебя развить эту способность?
Момент, когда ты беспомощен, зависишь от доброжелательности других людей. Ты становишься «хорошим мальчиком», пытаясь обеспечить себе безопасность, отчаянно считываешь людей – будь то школа, родители, одноклассники или папаша.
Один мой одноклассник сказал: единственный навык, который он освоил в школе, – это умение договариваться, чтобы можно было списать домашнее задание.
Или умение налаживать отношения с учителями. Любая регулируемая система учит тебя, как её же обмануть. Только вот беда – человек, который заканчивает школу и попадает во взрослую жизнь, продолжает в том же духе. Он обманывал когда-то советскую систему и продолжает обманывать свою страну, забывая, что он обманывает себя. И думает при этом, что прекрасно со всемсправляется. Это то, что меня иногда поражает.
Чувак, ты уже не в детском саду, не в школе, ты больше не ребёнок, но продолжаешь вести себя так, будто тебе кого-то надо обдурить. А дуришь ты самого себя.
Если говорить о природе человека, во время пандемии у меня впервые закралась мысль, что мы заслужили всё, что с нами происходит. Европа сегодня заслужила всё, что с ней происходит. Здесь в своей благополучной жизни утонули размякшие слабаки. К сожалению, всё, что ты можешь сделать, – это с жалостью наблюдать за этим, понимая, чем всё закончится. В индивидуальном плане единственное, что ты можешь сделать, – это отвечать за то, что происходит в твоём ближайшем окружении. Хочешь изменить мир – измени себя.
Звучит немного мрачно.
Ты сам начал.
Сейчас зима. Мотоцикл законсервировал?
Я его угробил.
Каким образом?
Упал и продолжил ехать. Пока мотоцикл едет, ты тоже едешь, неважно, что через пару минут в двигателе всё перемелется, потому что отломалась маленькая деталь. Сейчас мотоцикл в сервисе, на столе, разобранный по частям.
Когда ты начинаешь мотосезон? Как только температура значительно выше нуля?
Уже лет десять братья Тимротсы гоняют по озёрам. Вбивают шипы в шины и носятся по льду. Вопрос только в том, хочешь ты делать это, или нет. У мотоциклистов сезон, как и у сноубордистов, никогда не заканчивается, он всегда где-то есть. Если есть лёд – едешь по льду, если нет – едешь по снегу. Этой зимой люди из WhatsApp-групп эндуристов и владельцев приключенческих мотоциклов так и не законсервировали свои байки – они продолжают кататься по Латвии или увозят мотоциклы в тёплые страны и катаются там. Если хочешь ездить – езди, если не хочешь – говори, что сезон закончился.
Мотоцикл в некотором смысле можно сравнить с большим украшением. А какие у тебя отношения с обычными украшениями?
Мне интересно, как в ходе истории менялось отношение мужчин к украшениям. Давайте будем честны – мужчины раньше украшали себя больше, чем женщины. Это хорошо видно и в природе, где самец всегда с помощью внешнего вида пытался заслужить внимание самки.
Той, кто может дать ему наибольшее количество потомства?
Да, внимание лучшего «материала», доказывая, на что он способен, – брачным танцем, самыми яркими перьями. И это чертовски странно, что сегодня мужественность ассоциируется с серостью. Теперь женщины борются за тебя. Потому что в наши дни мужчина в каком-то смысле сдулся.
Когда-то мой крёстный подарил мне серебряное кольцо, у меня были какие-то цепочки. Но, на мой взгляд, когда ты носишь украшение, у тебя должен быть ответ на вопрос «почему». Или это какое-то послание, или особый подарок от особенного человека.
Ты когда-нибудь дарил украшения женщинам?
Конечно, это ведь самый простой вариант. Я иногда поражаюсь парням, которые дарят женщинам нижнее бельё. Представь, ты даришь бюстгальтер, а он оказывается слишком большим или маленьким. Поэтому самый безопасный вариант – это украшения: браслеты, часы, серьги, цепочки на шею. Там размер не так важен. Самый рискованный подарок – это кольцо.
Штангенциркулем ведь можно измерить, что там сложного?
Но ты же не можешь сказать жене: «Я хочу измерить твой палец штангенциркулем, потому что собираюсь купить тебе кольцо»!
Подожди, пока она заснёт.
Мне страшно представить, как она просыпается, когда я стою над ней с подобным железным инструментом в руках…
Мне очень нравится, когда украшения обретают новую жизнь – когда бабушкины кольца переплавляют в обручальное кольцо внучки, например, и ювелирные изделия продолжают свой путь. С одной стороны, кажется, что так делать нельзя, с другой – ты наполняешь украшение своим смыслом. Поэтому совершенно нормально, когда они превращаются во что-то новое.
Когда я вёл презентацию коллекции украшений «Zelta saule aust» («Золотое солнце встаёт»), которую Grenardi создала вместе с Вайрой Вике-Фрейбергой, я подумал, что в моей семье никогда не было таких фамильных реликвий. Тогда я купил маме одно из этих красивых позолоченных украшений, и Вайра Вике-Фрейберга написала в паспорте украшения: «Инаре, спасибо за хорошего сына». Очень особенное послание.
Теперь последний вопрос, возможно, самый важный. Почему ты в студии ходишь босиком?
Мне очень нравятся неопосредованные ощущения. Самое захватывающее вождение – на картинге, потому что ты буквально летишь низко над асфальтом, ничто не защищает тебя от ветра, ты чувствуешь каждой клеточкой тела каждую неровность дороги. То же самое и с мотоциклом – это своего рода низкий полёт. Я не люблю мотоциклы с ветровыми стеклами. Тогда поток воздуха становится рваным, нечетким. У меня мотоцикл без стекла.
И запахи, в конце концов, тоже чувствуются.
Абсолютно. Запахи, ветер, скорость, звук. Я не понимаю, зачем мотоциклам аудиосистема – нет ничего прекраснее звука выхлопа. Это ощущение, что ты жив, что ты чувствуешь все окружающее руками, лицом, ступнями, – вот оно настоящее, неопосредованное.
Классный и глубокий ответ, спасибо!
