В день интервью директор Латвийского Национального театра Марис Витолс приезжает на работу на велосипеде и ведет меня через лабиринты служебного входа в свой кабинет. Одна из его стен — стеклянная, с видом на теннисные корты, и, когда открываешь дверь, замечаешь, что за стеклом нет ни балкона, ни перил, поэтому на ум приходит фильм «Эта опасная дверь на балкон». Мы беседуем с Марисом о частной коллекции произведений искусства, которую он с женой начал собирать около 15 лет назад. К сожалению, ни одна частная инициатива не может компенсировать отсутствие в стране музея современного искусства, поэтому коллекция Мариса Витолса — графика, скульптуры, фильмы, видеоработы,
Перед интервью мы говорили о гедонизме, наслаждении жизнью, и должен признать, что это слово имеет и некий негативный оттенок беспечности…
Если взглянуть на это понятие с точки зрения истории культуры, то очень долго в XX веке гедонизм был единственной территорией свободы, которая находилась вне идеологий, была защищена от влияния марксизма. Мы знаем, что Ролан Барт, убежденный марксист вначале, впоследствии признал негативное влияние марксизма как манипулятивной идеологии на культурные процессы. Как мыслитель он нашел убежище в гедонизме, в переживании удовольствия. Ключевые постулаты его философии во многом заимствованы из гедонизма – наслаждаться можно не только вином, но и литературой, мыслью.
Как можно наслаждаться актерами?
Ого, ты перепрыгнул сразу через несколько ступенек!
Хорошо, об этом позже. Хотя, если говорить о французах, то каждый раз, когда я бываю во Франции, я спрашиваю себя, какого черта они увлекались марксизмом…
После Второй мировой войны во Франции наблюдался расцвет философской мысли, и доминирующей идеей в теории и критике культуры была постмарксистская. Важнейшим направлением мысли в Западной Европе и США, которое можно в какой-то степени противопоставить ей, является структурализм, познание искусства и культуры через структуры языка и значения, критиковать который впоследствии стали именно левые французские мыслители. Хотя речь не только о французских марксистах, но и об Италии и Германии. Например, о Теодоре Адорно, Вальтере Беньямине, которые оказали огромное влияние на развитие европейской мысли. Поэтому, безусловно, нужно признать, что доминирующие инструменты для анализа культуры все же созданы левыми теоретиками.
Эстетическая традиция, а в определенной степени и философия искусства, начиная с Иммануила Канта, рассматривает опыт прекрасного через его восприятие человеком посредством органов чувств. Современные представители философии эстетизма, такие как Вольфганг Вельш, эту традицию продолжают, считая, что прекрасное можно познать только через органы чувств. В моем понимании красота входит и в категорию мышления. Иначе как переживать, наслаждаться работой актера, картиной, фильмом или концертом? Наше восприятие искусства — это всегда компромисс между тем, что мы видим, слышим, воспринимаем нашими органами чувств, и тем, что мы знаем. И чем больше я знаю, чем больше ищу в произведении искусства, чем больше знаний я могу к этому добавить, тем больше удовольствия я получаю как зритель или слушатель. Эта парадигма, на мой взгляд, особенно укрепилась благодаря триумфу современного искусства за последние 30 лет. Идеи тоже обладают красотой. И те произведения искусства, которые мы можем интерпретировать самыми разными способами, к которым мы можем добавить неограниченное количество контекстов, в понимании современного искусства являются наиболее ценными.
Больше всего возможностей, чтобы добавить контекст, у белого листа. Или черного. В этом случае нас ничто не ограничивает.
Или у белого креста на белом фоне, если продолжить тему Малевича. Что касается концептуального искусства, которое занимает важную нишу в современной культуре, то задача произведения искусства — воплощать идею. Если вспомнить Канта, его «Критику чистого разума», то за идею отвечает гений художника, а за придание ей формы или за ее воплощение — мастерство художника, полученные им в академии образование и навыки. Таким образом, существует взаимодействие между гением художника, между идеей, за которую отвечает гений художника, и приобретенными им навыками, которые дают инструменты для придания формы идее. Без этого лист остался бы белым, идея не была бы воплощена. Но я не отрицаю, что белый крест на белом холсте — тоже интересный опыт.
Мишель Фуко и Ролан Барт впервые выдвинули концепцию смерти автора, постулируя, что созданные произведения искусства больше не принадлежат автору, он больше не имеет над ними власти. Как только они отданы зрителям или читателям, они становятся открытыми «текстами». В понимании Барта, мы можем рассматривать любое произведение искусства, любое театральное представление как текст, в который каждый зритель может привнести собственный багаж знаний. И чем больше вы знаете, тем более потенциально ценным может стать любой художественный опыт. Неслучайно люди, посещающие большие фестивали искусств, театральные постановки или оперу, вначале выполняют домашнее задание, знакомясь с материалом по возможности подробнее и подготавливая себя к художественному переживанию. Так происходит всегда, особенно если речь идет о современном искусстве. Чем больше времени посвятить подготовке к этому опыту, тем больше будет отдача. Сегодня уже не так важно, что художник вложил в свою работу. Важно то уникальное восприятие произведения искусства, которое возникает у меня, и это, несомненно, доставляет наслаждение. Поэтому, на мой взгляд, сегодня границы гедонизма расширились, и не стоит воспринимать его как ругательство. Мы все в некотором смысле наслаждаемся жизнью и культурой. И то, насколько ценным является сегодня опыт восприятия того или иного произведения искусства, зависит от нашей способности погрузиться в него.
Поговорим о твоей коллекции произведений искусства. Как все начиналось?
Всё началось с того, что мы с моей женой Ириной заинтересовались современным искусством в целом, в самых разных его проявлениях — не только визуальным, но и литературой, архитектурой, театром, музыкой. Я считаю, что духовная задача каждого человека — культивировать свой культурный вкус, уметь ориентироваться в различных связанных с культурой процессах. Вот уже более 20 лет, с тех пор как мы начали путешествовать за пределы Латвии, включая в свои маршруты музеи, галереи, выставочные залы, концерты и спектакли, — мы воспитываем свой вкус. А если ты идешь к искусству с целью, смотришь на произведения искусства с целью, то, перефразируя Ницше, искусство начинает смотреть на тебя. И оно обладает определенным магнетизмом, который тебя притягивает. Если у человека есть азарт и ген собирателя, который, по мнению ученых, имеется примерно у трети людей, то в какой-то момент приобретение и коллекционирование произведений искусства становится очень важным эмоциональным и ценным дополнением к жизни. Я еще не встречал коллекционера, который, купив свое первое произведение искусства, считал бы, что это начало коллекции. Как правило, первые покупки в основном импульсивны, продиктованы приятными ощущениями и подчинены весьма утилитарным целям — украсить произведениями искусства стены своего дома или офиса. Это еще нельзя считать коллекционированием. Коллекционирование приобретает свой смысл тогда, когда создатель коллекции способен сформулировать ее значение, определить, какова более широкая цель коллекционирования.
Мы с Ириной определили цель нашей коллекции в 2007 или 2008 году, когда начали думать о том, как она должна развиваться далее. И поняли, что в Европе еще нет ни одной коллекции, которая бы прослеживала через произведения искусства процессы в Восточной Европе после 1989 года, после падения Берлинской стены. Даже сегодня этот процесс очень мало представлен в коллекциях. Мы поняли, что это важная и значимая ниша, возможность проследить все социально-политические изменения в регионе после краха социализма, отслеживать культурное разнообразие в этих странах и пытаться задокументировать эти процессы. Теперь мы видим, что музеи Западной Европы и Северной Америки проявляют повышенный интерес к Восточной Европе, пытаются заполнить эту географическую пустоту в своих коллекциях. Нашей коллекцией заинтересовались многие музеи за пределами Латвии, и за последние шесть лет произведения из нашей коллекции были выставлены в 20 музеях — в Вене, Риме, Антверпене, Хельсинки, Варшаве, Любляне, Вильнюсе, Таллине и т.д. Поэтому коллекция и известна больше за пределами Латвии. Последняя крупная выставка состоялась весной прошлого года в таллиннском музее KUMU, когда впервые за свою более чем 15-летнюю историю музей представил работы из одной частной коллекции. Для них это был совершенно новый опыт. Кураторы оценили оригинальность этих работ. Выставку, которая длилась четыре месяца, посетили 48 000 человек, и это много.
То есть, вашу коллекцию больше людей видели за рубежом, чем в самой Латвии?
Да, так получилось. К сожалению, в Латвии до сих пор не построен музей современного искусства, и ни одно частное учреждение не может восполнить его отсутствие. Без музея современное искусство может стать чем-то маргинальным. Не построив музей, мы лишили целые поколения возможности знакомиться с современным искусством. С точки зрения латвийской культурной политики это крайне недальновидный шаг.
Сколько произведений в твоей коллекции?
Целенаправленно коллекция собиралась в течение последних 15 лет, и ее уникальность в том, что она охватывает множество видов искусства, а не только современную живопись, что характерно для многих частных коллекций. В настоящее время коллекция искусства «Vitols Contemporary» насчитывает около 900 произведений, включая графику, фотографии, скульптуры, видео, инсталляции, перформансы, звуковое искусство. Именно это и является уникальной ценностью нашей коллекции, которую ценят зарубежные кураторы, отмечая, что большинство частных коллекций в Европе сфокусированы на двух основных видах изобразительного искусства — живописи и графике. Лишь немногие коллекционеры приобретают видео-арт, саунд-арт, перформансы и инсталляции. Мы не следуем нарративам арт-рынка, не инвестируем средства с целью отслеживать изменения рыночной стоимости произведений искусства, что в основном делают коллекционеры, покупающие картины — самый популярный сегмент произведений искусства. Мы не ищем произведения, которые нравятся многим, так как считаем, что коллекция раскрывает личность ее владельца, а не просто документирует время, в котором мы живем. Она раскрывает наши ценности, наши интересы, наше чувство юмора, наши абсолютно субъективные вкусы, и, если воспринимать ее через такую призму, то она обладает собственной оригинальностью, и для зрителя это часто интереснее, чем одни и те же имена художников во всех музеях.
Каким было первое произведение в коллекции?
Я уже упоминал, что первую работу мы купили, не думая о коллекционировании. Это была картина доминиканского художника Кандидо Бидо, которая долгое время висела в нашей квартире. Правда, она выходит за фокус нашей коллекции, и теперь мы стараемся быть более дисциплинированными и покупать те произведения искусства, которые вписываются в нашу концепцию, дополняют уже имеющиеся работы и могут рассказать зрителям о том, что важно для нас самих.
Если бы тебе нужно было сфотографироваться на фоне произведения из твоей коллекции, что бы это было?
У нас уже есть такая фотография. Произведение находится в Риге. Это инсталляция под названием «Колонна» албанского художника Адриана Пачи. Художник при помощи видео воплощает в жизнь мечту, которую многие считают неосуществимой. Однажды знакомый рассказал ему, что хочет отреставрировать дворец на побережье Адриатического моря, восстановив его колоннаду. Он выяснил, что лучшие колонны делают китайские мастера. В Китае очень качественный мрамор, их мастера — одни из самых квалифицированных, при этом они могут выполнить работу в кратчайшие сроки, потому что изготавливают колонны в пути. Когда мраморные блоки погружены на судно в Китае, за время, пока оно плывет в Европу, мастера делают колонны прямо на его борту. Адриану Пачи это показалось совершенно невероятным, хотя в этом заключена железная логика капитализма: производство и транспортные расходы в одном цикле. Художник, услышав эту историю, решил превратить ее в произведение искусства. Он нанял мастеров из Китая, погрузил на судно мрамор и снял на видео процесс создания колонны. Эта арт-инсталляция состоит из видеозаписей создания и самой колонны, которая принадлежит нам и которую можно увидеть в одном из дворов зданий на улице Алберта.
На стене твоего кабинета в театре висит картина Айи Зарини?
Да.
Это собственность театра?
Нет, все произведения искусства — из моей личной коллекции. Когда я приступал к работе в театре и подписывал акт инвентаризации, я заметил, что в описи указан письменный стол бывшего директора театра, автора и поэта многих наших пьес, а именно — Райниса. И я попросил найти этот стол.
Амбиции нового директора…
Какое-то время мы не могли найти никаких следов стола, я даже собирался звонить предыдущему директору с упреками в том, что он потерял стол Райниса. Но оказалось, что кто-то, не зная об исторической ценности стола, использовал его в качестве реквизита в спектакле «Рожденная вчера». Для спектакля мы сделали новый стол, а исторический поставили в моем кабинете. Теперь я могу работать за ним. Поэтому для интерьера я выбрал и картину Эрнеста Клявиньша «Райнис и его произведения», выполненную в сатирическом ключе.
Если бы ты захотел заказать портрет, каким бы он был?
Я никогда не заказывал свой портрет, чем увлекаются многие латвийские знаменитости, из-за чего очередь к одному из так называемых придворных портретистов Миервалдису Полису растянулась уже на несколько лет. Меня никогда не интересовало подобное самолюбование.
Но, возможно, тебе было бы интересно увидеть себя на каком-то произведении современного искусства?
Однажды мы с женой посетили выставку-инсталляцию гениального французского художника Кристиана Болтански. Сейчас она находится недалеко от острова Наосима в Японии, который известен любителям современного искусства во всем мире, и они совершают сюда своеобразное паломничество за художественными впечатлениями. Остров, который ранее использовался для хранения отходов, был передан японским правительством всемирно известному архитектору Тадао Андо, который построил здесь целый комплекс, включая музеи. На соседнем острове Тэсима на берегу моря стоит дом, где находится одна электрическая лампочка, мигающая через различные интервалы. В доме хранится архив биений сердца посетителей — каждый, кто посещает остров, может записать свое сердцебиение и добавить его в архив вместе с текстом, который имеет для него значение. Посетители записывают свое сердцебиение с мыслью о том, чтобы позже его могли послушать их дети и внуки, и это сердцебиение визуализируются в виде мерцания лампочки. Мы с женой тоже записали стук своего сердца и сопроводили его словами. Это можно назвать нашим автопортретом.
Глядя на твой кабинет с видом на теннисные корты, на большую стеклянную дверь без перил снаружи, вспоминается фильм «Эта опасная дверь на балкон». Быть директором немного опасно…
Теннисные корты были переданы правительством Рижской думе, чтобы возвести здесь современную пристройку к Латвийскому Национальному театру на 350 мест. Сейчас у театра нет репетиционного зала, поэтому все свои новые постановки мы репетируем на большой сцене вместо того, чтобы показывать на ней по вечерам спектакли. Поэтому мы очень надеемся, что Рижская дума когда-нибудь реализует этот проект, так как в противном случае это помешает развитию театра. Мы и так используем свои возможности на максимум.
Двери открываются до конца?
Да.
А это не опасно?
Нет, я открываю их очень редко. Если проходят какие-то напряженные и долгие переговоры с актерами, мы можем сесть возле открытой двери, и я разрешаю им покурить. Сам я не курю.
Сегодня многие люди носят смарт-часы, чтобы расплачиваться в магазинах, а у тебя нет ни часов, ни колец…
Когда я начал работать в театре, каждый день на моем столе лежала большая кипа бумаг, которые нужно было подписать, поставить печать, дату. Но поскольку мы должны ответственно относиться к окружающей среде, я полностью преобразовал модель управления театром. Теперь работой можно руководить удаленно с помощью компьютера, все документы подписываются в электронном виде. Так что мой главный рабочий инструмент — это настольный компьютер, который позволяет мне не только подписывать документы, но и следить за всем, что происходит в театре. Microsoft Outlook — мой планировщик и мои часы. Что касается украшений, то единственное, что я ношу, — это обручальное кольцо, символизирующее мою верность жене, которую я люблю и с которой мы вместе совершаем не только путешествие в мир искусства, но и по жизни. Одна из самых прекрасных вещей в жизни — стареть вместе, наслаждаться этим временем.
Возможно ли выстроить свой рабочий график так, чтобы в один прекрасный день доверить управление театром искусственному интеллекту?
Нет, искусственный интеллект не сможет заменить руководство театром, но непременно заменит такие функции, как бухгалтерский учет и делопроизводство. Директор — единственный человек в театре, ответственный за принятие решений, он отвечает за свои решения имуществом и никогда не делегирует ответственность. Но я не исключаю, что в будущем мы могли бы поставить пьесу или включить в постановку музыку, созданные искусственным интеллектом. Это не самоцель, но, живя в современном мире, нужно быть открытым ко всем изменениям, которые происходят. Я не думаю, что искусственный интеллект когда-нибудь заменит актерскую игру, потому что театр — это живое искусство, контакт между зрителями и актерами на сцене, обмен энергией. Две самые большие ценности нашего театра — профессиональный актерский ансамбль и верный зритель. Главная задача директора — создать наилучшие условия для интересного художественного опыта, чтобы актеры и зрители как можно чаще встречались в театре.
Наступит ли тот момент, когда музыку к пьесе доверят сочинять искусственному интеллекту, раньше, чем момент, когда на улицах Риги появятся самодвижущиеся автомобили?
Думаю, что раньше.
Это вопрос ближайших нескольких лет?
У Национального театра в Латвии своя историческая роль, свои традиции, и мы не тот театр, который находится в авангарде театрального искусства. Но я думаю, что в ближайшие пять лет один из латвийских театров обязательно это сделает.
Для Национального театра это было бы очень элегантный жест – мол, не думайте, что мы очень консервативны…
Я не исключаю такой возможности, но неправильно считать нашу театральную публику старомодной и консервативной, интересующейся только классическим искусством. Поверьте, за эти годы наши зрители видели все, что только можно представить в театральном искусстве. Они открыты для новых проявлений театрального искусства, поэтому важно лишь сохранять баланс, ведь наш репертуар рассчитан на разную аудиторию, и каждый может найти в нем то, что ему по душе.
Латвийский Национальный театр — единственный, у кого есть важная миссия: развивать театральное искусство страны. Мы отвечаем за долгосрочное развитие латвийского театра. Это означает, что мы должны не только регулярно ставить латышскую драматургию, но и предоставлять свою сцену латышским театральным профессионалам — режиссерам, сценографам, композиторам, хореографам, художникам по костюмам, свету, звуку и видео. Чтобы у них была возможность проявить себя и профессионально развиваться. Поэтому и в ближайшие годы иностранные режиссеры в Латвийском Национальном театре будут скорее исключением.
